Учиться на психфаке мне нравилось. Я много читала, бегала на лекции к другим специализациям и щедро делилась приобретёнными познаниями с каждым, кто был готов слушать. Помнится, как-то, курсе на третьем, я принесла из универа свет знаний и тут же вывалила его на неподготовленную сестру.
– Мы с тобой — циклоиды! – гордо сказала я.
– Это что ещё такое? – опешила она
– Ну, маниакально-депрессивные мы, то есть. Тип личности такой, — пояснила я
Сестра подумала.
– А это как-то лечится?
– Нет – обалдела уже я, – а зачем? Это врождённая особенность, акцентуация. По всем признакам в нашей семье этот тип характера передаётся по женской линии. У тебя отчётливые проявления, у меня и у мамы. И у бабушки тоже.
Сестра засопела, а потом разразилась гроза:
– Ну вот зачем??? Зачем ты мне это сказала??? Что мне теперь с этим делать??? Аааа???
Я только удивлённо вздрагивала.

Но и потом долгие годы после я всё никак не могла привыкнуть, что познание себя и точная диагностика («а кто это у нас тут такой шизоид?», «а у кого это у нас пограничная личность?») – в общем, не всех это так же радует и занимает, как меня. И не всем это так же интересно.
Удивительно, но факт.
С тех пор стараюсь воздерживаться и не осчасливливать непосвящённых.
Правда, получается не всегда.

А вообще, вываливать на непосвящённого человека (даже клиента) диагнозы и профессиональные термины – чревато. Сразу по нескольким причинам.

Это пугает. Большинство психологических терминов звучит для неподготовленного слушателя как заклинание вызова демона, то есть, пугающе. У психолога уходит достаточно много времени, чтобы объяснить: нет, тебя сейчас никто не обругал. Нет, это ничего плохого не значило. Нет, «шизоид» – не обидное слово. Это просто термин, обозначающий определённый набор симптомов и характеристик, пересказывать их кратко — ещё полчаса времени, а рассказывать подробно – примерно университетский курс. Термин – это концентрированное знание, оно пугает и может обидеть неподготовленного человека, (особенно, если созвучно какой-нибудь гадости).

Это – «ярлык». Психологические диагнозы стигматизируют, то есть, навешивают ярлыки. Да, сегодня психологов боятся меньше, чем когда-то. Теперь для очень многих клиентов только психиатр кажется пугающим Дементором, а психолог – так, магом-преподавателем Хогвартса (Дамблдор, Снейп или Долорес Амбридж. Или Люпин, иногда случается). Психолог в глазах обывателя – тоже в чём-то волшебник; всё-таки владеет заклинаниями, хоть обычно свои магические силы направляет на добро. Нынче люди психологов боятся меньше, а их страх теперь прячется за агрессией, насмешками и обесцениванием – «ха, психолухи!». Так что для психолога пульнуть в человека диагнозом — всё равно, что Аваду Кедавра наслать. Тем более, что почти вся сфера психиатрического и психопатологического – стигматизирующая, то есть, в обыденном сознании психиатрический диагноз означает некоторую неполноценность его носителя.

Это провоцирует эмоции. Соответственно, термины, похожие на психиатрические диагнозы или просто незнакомые, вызывают бурную эмоциональную реакцию: доктор, что со мной? Я с этим вообще буду жить? В социуме существует представление о некоей норме, стандарте, в который надо укладываться обывателю. Эти нормы обычно не проговариваются вслух, а опасность отклонения от них, да ещё в области психического — не на шутку пугает. Помните у Пушкина — «Не дай мне Бог сойти с ума, нет, лучше посох и чума, нет, лучше труд и глад…» Что угодно, но пусть я не буду вот это страшное слово, которое вы сказали, пусть я буду НОРМАЛЬНЫЙ! И человека можно понять. И опять-таки, после опрометчиво оброненного термина психолог тратит уйму времени на разъяснение того, насколько широко понятие нормы и сколь непохожие между собой индивиды могут считаться с психологической точки зрения нормальными.

«И что теперь мне делать?» Психолог обычно работу свою любит. И ему или ей приятно, когда она точно диагностировала и тонко просчитала стратегию работы. Психологу приятно чувствовать себя умелым диагностом и чутким терапевтом. А обыватель, услышав непонятные звуки психологической терминологии, немедленно начинает думать: «Ну и куды теперь бечь?» То есть – чем мне это всё грозит? Что с этим делать надо? Лечить? Гордиться? Скрывать, как стыдную болезнь? Требовать от государства молоко за вредность? («Требую назначить мне пенсию, как шизоиду!»). Опять-таки, тут для психолога опять работа – пресечь хаотичные метания и подавить рефлекторную попытку клиента быстро-быстро что-нибудь сделать, чтобы «вся опять стало хорошо». Всё и так хорошо, это просто наш птичий язык.

Но если вы думаете, что в других областях (не в сфере моей профессиональной компетенции) я другая, не такая, какими я описала перепуганных клиентов, то таки нет. Когда профессионал опрометчиво обронит при мне какой-нибудь неизвестный термин о чём-то важном, я тоже смешно пугаюсь, трепетно оскорбляюсь и начинаю лихорадочно соображать, что же делать мне теперь и как жить дальше. Это очень естественно и по-человечески, так что клиентам я искренне сочувствую и совершенно не хочу обижать или пугать.

Так что когда психолог ответит уклончиво на ваш вопрос: «а назовите мне чётко, что у меня такое и что с этим делать» – это, вероятнее всего, может быть попытка избежать фрустрации (то есть, человеческим языком – не хочет он или она обижать и не травмировать клиента). Важно понимать, что стратегию совместной работы в психотерапии можно выстроить, даже не выбивая из психолога точных терминов и диагнозов. Простым человеческим языком.
На то мы и люди, чтобы договориться.

Понравилась статья?
Чтобы получать свежие статьи психолога, подпишитесь на Telegram-канал