Когда у нас в семье жила собака, то, естественно, происходило множество историй, с собаками связанных. Например, вот одна – в ней участвовала не я, а моя сестра.
Выводит сестра как-то на прогулку псину, и видит на улице дядечку с алабаем. Алабай, если кому интересно, это здоровущая среднеазиатская овчарка, зверина размером со среднего кабана, мохнатая, сильная, умная, хитрая – 60 кг ярости и довольно изощренного собачьего интеллекта. Порода считается пастушьей, но это не совсем так: в Средней Азии (откуда алабаи родом) саму отару пасут безобидные собаки-пастухи, а эта аццкая зверюга работает волкодавом. То есть, ее задача – самостоятельно, в отсутствии человека-пастуха принимать решение и строить стратегию, как справляться с волками и отбивать атаки этих умных хищников от стада.

Так вот, а выгуливал алабая маленький, сухенький старичок (сестра выразилась: «плюгавенький»), некрупный и с виду нестрашный совсем. И этот старичок, как было видно, держал свою огромную псину в черном теле: дедок только цыкнул, алабай вмиг в полуобмороке припал к земле и, стелясь, пополз к хозяину, всем телом демонстрируя покорность и согласие с любым (заслуженным, о, хозяин!) наказанием. Говорю же: контраст между мускулистой зверюгой и ее рабским послушанием мужичонке, которого она могла пополам перекусить, был разителен.

Сестра, удивленная, обратилась с вопросом к старичку: «Как??? Как, скажите, вы этого добились? Такого безоговорочного послушания от такой собаки?»
Ответ дедка был лаконичен: «Бил. Пока он маленький был – я его сильно бил». И по бестрепетности высказывания было ясно, что колошматил щенка старик, натурально, смертным боем.

То есть, когда эта машина для убийств была небольшим пушистым комочком, его лупасили почем зря. И отбили любую попытку самостоятельности и желания защитить себя, поставить на своем. И теперь, когда псина выросла уже с теленка, отрастила мощные мышцы, интеллект и челюсти, как медвежий капкан, ему все еще памятны те дедовы побои и помнится, каким он был маленьким, жалким, обиженным и растоптанным. И вот таким пес себя и сейчас чувствует и вот так себя ведет. Привычно.

И ровно то же самое у людей происходит: это ведь действительно диковато выглядит, когда взрослый, самостоятельный, умный и сильный человек (часто такой, от которого зависят на работе десятки других людей) несет в себе того самого маленького, несправедливо обиженного, наказанного и беззащитного ребенка. Этот ребенок плачет, боится, нуждается в жалости и очень, очень хочет на ручки. Никому этого не видно (а попробуй, например, углядеть в атакующем алабае крошечного побитого щеночка!), да и разглядывать бывает опасно. Этот раненый ребенок – самая глубоко спрятанная часть личности, которую не то, что другим – себе не показывают. Его, знаете ли, и жалеть бывает опасно: говорю же, это он раньше маленький был, а нынче в силу вошел. И неизвестно, откуда, из какой ипостаси он на твою жалость ответит, и не отгрызет ли, действительно, твою с добром протянутую руку.

Но, видите ли, осознать, что ты уже вырос и можешь больше не бояться – это важно. Без этого так и придется проползать на брюхе перед теми, кого давным-давно уже и бояться-то нечего, кто когда-то тебя слабого обижал и чморил. (Или перед теми, кого боялись эти твои детские обидчики – «страшнее кошки зверя нет!»)
На нашем птичьем психологическом языке это называется «присвоить свои ресурсы» и «осознать себя нынешнего». А если по-человечески – то понять, что ты больше не щенок, ты вырос и можешь распоряжаться своей жизнью сам, а не так, как хотели бы те, кто тебя таким воспитал. И это – большая и достаточно непростая работа: взять на ручки внутреннего побитого ребенка, утереть его слезы, дать понять, что он нужен и любим. Но без этого не будет взросления и осознания своей силы, а ребенок внутри так и будет безутешно рыдать, некормленый и побитый.

Понравилась статья?
Чтобы получать свежие статьи психолога, подпишитесь на Telegram-канал